Неизбежная жестокость

Р азумеется, подобные события вызвали неоднозначную оценку в нашем обществе, по-прежнему расколотом на красных и белых, только баталии между ними ныне ведутся не на полях сражений, а на страницах печати. Наиболее острую полемику сторон вызывают вопросы, связанные с оценкой красного и белого террора. Один из самых ярких и одновременно спорных материалов по данной тематике – статья проживающего в США историка Леонида Левина «Неизбежное следствие междоусобицы», опубликованная в одном из московских еженедельников. Автор призывает отказаться от модной ныне идеализации белых и демонизации красных, убедительно показывает изнанку контрреволюции, обращая внимание на давно известные факты белого террора по отношению к мирному населению. В то же время Левин пытается убедить читателя в корректном отношении красноармейцев к побежденному противнику, особенно в 1920 году, когда большевики уже фактически выиграли Гражданскую войну.

Не собираюсь оспаривать как давно уже известные факты насилия контрреволюционеров над мирным населением, так и случаи гуманного обращения большевиков с врагами. Однако некоторые утверждения и выводы Леонида Левина представляются спорными.

Иные примеры

В свое время советские исследователи достаточно много писали о зверствах белогвардейских контрразведок. В этой связи не вызывает удивления, что период переосмысления взглядов на события Гражданской войны поставил в центр внимания историков и публицистов вопросы, связанные с деятельностью ЧК. И тогда открылась поистине страшная и грандиозная картина красного террора, особенно на Дону зимой-весной 1919 года. Это был даже не террор, а геноцид целых сословий. Но не столько казаки, сколько офицеры и Церковь стали главными врагами новой власти. За покушение на советских лидеров расстреливали заложников, большинство которых не имели к Белому движению никакого отношения. Страшные события творились в Крыму после того, как он был занят большевиками осенью 1920-го, когда началось массовое убийство офицеров, не пожелавших покинуть Родину с армией Врангеля, хотя многие из них вообще не принимали участия в Гражданской войне.

Напомним слова видного большевистского деятеля Зиновьева, произнесенные им в 1918 году: «Мы должны увлечь за собой тридцать миллионов из ста, населяющих советскую Россию. С остальными нельзя говорить – их надо уничтожить». Ничего подобного лидеры российской контрреволюции никогда не говорили и не провозглашали белый террор частью своей политики. Спрашивается: у нас что, было 70 миллионов эксплуататоров? Большевики призывали уничтожать людей ради воплощения в жизнь абстрактных и, как показал отечественный опыт, ложных принципов коммунистической идеи. Преступные распоряжения вождей РКП(б) претворяли в жизнь опьяненные безраздельной властью над людьми рядовые исполнители, которые убивали нередко по привычке, из-за нелюбви к «контре».

Левин, впрочем, пытается убедить читателя, что регулярная Красная армия к 1920 году стала вести себя по отношению к пленным белогвардейцам более корректно. Однако примерно в это же время конармейцы Буденного захватили Ростов и далее некоторое время были не в состоянии продолжать активные боевые действия, потому как погрязли в пьянстве и грабежах мирного населения.

Вообще большевики строили регулярную армию для будущих битв за мировую революцию, и потому народы России для Ленина и его окружения были только пушечным мясом, не более того. Да и для солдат армии Советов буржуи, офицеры и священники оставались классовыми врагами.

Террор же белых носил спорадически-локальный характер и не находил поддержки у высшего командования. Позволим себе, подобно Левину, ссылку на воспоминания Василия Шульгина. Канун Нового 1920 года политик встречал в вагоне с командующим войсками Киевской области генералом Драгомировым. Он жаловался на нелюбовь к себе со стороны гвардии. Шульгин разъяснил генералу причину подобного к нему отношения: «Да… Вы, покидая «область» и сдавая командование, благодарите войска и затем кончаете приблизительно так: «Не объявляю благодарности»… Первое – волчанцам за всякие безобразия, а на втором месте стоит в приказе гвардия, которая покрыла позором свои славные знамена грабежами и насилиями над мирным населением».

Случаев снисходительного отношения белогвардейцев, прежде всего фронтовиков, к пленным и местному населению известно также немало. И напрасно Левин в этом сомневается. Вот пример, описанный в воспоминаниях капитана Ларионова. На исходе октября 1919 года, когда началось отступление Добровольческой армии, белые захватили в плен красного кавалериста, которого допрашивал командир взвода Марковского батальона капитан Андрей Соломон. Почему-то, вспоминал Ларионов, Соломон решил, что перед ним коммунист. Однако красноармейца не расстреляли, а предложили вступить в Добровольческую армию и он согласился. Вскоре начался бой, в суматохе которого о пленном забыли. Тем не менее красноармеец не бежал, а остался в обозе белых.

Далее произошло следующее. «Но не прошло и часа, как из штаба группы пришел приказ: «Немедленно расстрелять взятого вами в плен советского комиссара…» Андрей подумал, позвал своего ординарца и приказал ему привести пленного. Я с тревогой ждал развязки. Пленный, уже в фейерверкерских погонах, вошел в комнату. Андрей Соломон прочел ему приказ о его расстреле. Лицо пленного побелело, он молчал. В комнате было тихо, слышалось лишь тиканье старых часов на стене. В тишине раздался голос Андрея: «Ты наш солдат и надел уже наши погоны. Оставь здесь шашку и винтовку. На мосту на южной окраине нет заставы. Ступай с богом и, если к тебе когда-нибудь попадет белый, поступи с ним так же». Пленный не бросился на колени, но лицо его выразило всю глубину чувств. Дверь хлопнула. За окном послышались торопливые шаги… На сердце сделалось легко и тепло».

Еще один пример. В августе 1919 года большевистские войска подошли к Царицыну. Организацией эвакуации этого города занимался генерал Махров. И вот именно ему царицынские рабочие в знак благодарности преподнесли икону Божией Матери. Не думаю, что они испытывали бы симпатии к белым, тем более к генералу, если бы там вовсю свирепствовала контрразведка. Кстати, о Махрове Левин пишет с некоторой иронией, но 22 июня 1941 года этот живший во Франции уже немолодой генерал обратился к советскому консулу с просьбой зачислить его в Красную армию рядовым...

Последствия нравственной деградации

Теперь о мотивах террора. Почему красноармейцы зверски расправлялись с пленными белогвардейцами? И не только с офицерами, но часто и с рядовыми? Ведь на кровавых полях Первой мировой офицеры не гнали солдат в бой, а вели их за собой и потому процент потерь в командном составе, особенно в страшный 1917-й, был несравненно выше, чем среди нижних чинов.

Таких вопросов можно задавать множество. По сути массовый революционный террор против офицеров начался весной 1917 года после отречения царя, задолго до развязывания Гражданской войны и первые убийства произошли на Балтийском флоте уже в марте. Причем многие офицеры являлись в отличие от Ленина и его окружения в полном смысле этого слова выходцами из народа. Напомним, что Деникин был сыном бывшего крепостного, Алексеев – сверхсрочного солдата, Корнилов – простого казака. Все они своим трудом проложили себе путь на вершины военной иерархии.

Однако тысячи русских солдат – крестьян в шинелях – осуществляли преступные замыслы большевиков, убивали офицеров, грабили мирное население. Кстати, и евреев тоже, хотя благодаря статье Левина складывается впечатление, будто еврейские погромы – дело рук только белогвардейцев. Вовсе нет, уже упомянутая Конная армия Буденного также «отметилась» погромами в еврейских местечках.

Так почему же нижние чины, простые русские люди оказывались нередко столь беспощадны к пленным офицерам? Думается, ответ на этот вопрос требует отдельного исследования. Тем не менее некоторые причины солдатской жестокости попробую назвать.

Вновь обратимся к воспоминаниям Ларионова. На исходе 1917 года он пробирался из Питера на Дон. «После Москвы в другом поезде стало свободнее, нам удалось в вагоне пробиться до уборной. Около нее мы обосновались с рослым, здоровым красногвардейцем… Он начал нам рассказывать о своем участии в подавлении восстания в Москве в составе Красной гвардии. Сообщил, что в Кремле собственноручно заколол нескольких кадетов: «Такие малолетние, а вредные…» Он искренне считал, что сделал хорошее и законное дело».

Вот так, братоубийственная война еще толком не заполыхала, белая контрразведка находится только в стадии становления, а красногвардеец уже гордится убийством подростков.

Следующая зарисовка из мемуаров Ларионова: «Под утро я проснулся от радостного хохота. Оказалось, что какой-то неопрятный пожилой человек, одетый в солдатскую шинель, сидевшую на нем, как на корове седло, при свете огарка читает сгрудившимся солдатам гнусную книжонку «О любовных похождениях Императрицы с Распутиным». В особо пикантных местах он повышал голос до визга. Солдаты с упоением слушали самозванца-агитатора».

Думается, приведенные цитаты показывают нам одну из причин революции и бесчеловечного отношения солдат к белогвардейским офицерам. Забвение евангельских заповедей породило нравственную деградацию если и не целого народа, то значительной его части. Мерзкие сплетни о Распутине, зарождавшиеся в придворно-интеллигентских кругах, быстро доходили до обывателя и в его среде распространялись, дискредитируя не семью монарха, а российское образованное общество и широкие слои населения. И вот эти, терявшие человеческий облик бывшие солдаты императорской армии, мобилизованные в армию Красную или добровольно шедшие служить в ЧК, лишенные нравственных ориентиров и оказавшиеся во власти низменных инстинктов, расправлялись с пленными белогвардейцами, измывались над соотечественниками. Коммунисты же со своим лозунгом «Грабь награбленное» только пробуждали темные стороны крестьянской души, о чем свидетельствует печально известная деятельность комбедов.

Рухнули империя и ее законы, человек с ружьем вдруг почувствовал свою безнаказанность. Вчера еще забитый солдат в одночасье оказался хозяином жизни других людей, и не чувство сострадания к побежденному противнику, а жажда причинять боль, стремление унижать стали доминантой поведения тысяч вооруженных русских людей, вскоре мобилизованных в Красную армию. Такова горькая реальность братоубийственной войны.

Утверждение Леонида Левина, будто к 1920 году красный террор пошел на убыль, противоречит историческим фактам. Вот только некоторые из них, приведенные в исследовании С. В. Волкова «Трагедия русского офицерства». В Екатеринбурге в первые дни после взятия города красными были расстреляны 2800 человек. В Одессе в начале 1920-го коммунисты ежедневно уничтожали в среднем по 100 человек. В общей сложности тогда погибли примерно 7 тысяч офицеров. Только в отчете Одесской ЧК с февраля по май 1921 года насчитываются 1418 человек казненных. Все офицеры, взятые большевиками в плен на румынской границе – в общей сложности до 1200 человек, постепенно были уничтожены в лагерях. Их массовый расстрел состоялся 5 мая. По свидетельству жившего летом 1920 года в Екатеринославе очевидца, «…из всех тюрем были отобраны добровольческие офицеры, переведены в большой дом Багинского на Новодворянской улице и тогда же… под шум двух сильных автомобильных моторов все доставленные офицеры были скошены пулеметным огнем».

В Екатеринодарской тюрьме с августа 1920 по февраль 1921 года убили около 3 тысяч человек. После занятия буденновцами Ростова до 40 офицеров были сожжены в госпитале, а затем расстреливались до 90 человек в ночь. В городах Ставропольской губернии каждый день большевики казнили согласно спискам до 300 человек в день.

Но самая страшная страница красного террора – Крым после эвакуации войск Врангеля. По официальным советским данным, в Симферополе были уничтожены 20 тысяч человек, в Севастополе – около 12 тысяч, в Феодосии – 8 тысяч, в Керчи – 8 тысяч, в Ялте – 4–5 тысяч. Таким образом, большевики расстреляли до 52 тысяч человек. Таких массовых репрессий белые не производили.

Не ангелы, но…

Теперь о внутренних механизмах белого террора. Выше говорилось о солдатском терроре против офицеров в 1917 году. И вот многие из них с надломленной войной и издевательствами подчиненных психикой, потрясенные позорными условиями Брестского мира, вступали в ряды Белой армии. Да, не раз случалось, что пленных красноармейцев, служивших у коммунистов офицеров белые беспощадно расстреливали. Но можем ли мы судить тех, кто в годы Гражданской войны вступил в неравный бой с большевизмом, публично отрицавшим все, что дорого для каждого нормального русского человека: его историю, культуру, религию?

Нам возразят: вооруженная борьба с красными – это одно, а грабежи мирного населения и расстрел пленных – другое. Грабежи мирного населения не оправдываю, но скажу об ином. Помнится, у нас несколько лет назад судили полковника Буданова и все никак не могли выяснить: он психически нормален или нет? Но ведь то, что пережили русские офицеры, надевшие позже белогвардейскую форму, Буданову, уверен, даже не снилось.

Не секрет, что любая война и участие в ней оказывают мощное воздействие на психику людей, подвергая ее серьезным изменениям, которые могут колебаться от ярко выраженных патологических форм до внешне малозаметных. В современной военной медицине выработан термин «социально-психологическая реадаптация». Он означает организованное постепенное психологическое возвращение участников боевых действий с войны и нетравмирующее «встраивание», включение их в систему связей и отношений мирного общества.

И вот после трех лет Первой мировой офицеры вдруг оказались чужими в собственной стране, а вместо процесса реадаптации и постепенного возвращения в мирную жизнь им пришлось сражаться в братоубийственной бойне, подчас только догадываясь о судьбе близких или даже зная о их гибели. Полагаю: для многих офицеров большевики, начиная от комиссара и заканчивая рядовым красноармейцем, являлись олицетворением зла, страшной силой, отнявшей у них Родину, друзей, семью. И многие психически надломленные белогвардейцы не могли просто вести себя адекватно по отношению к жестокому противнику.

Знаменитый белый генерал Туркул описывает в своих мемуарах следующий случай. В полку, которым он командовал, служил его двоюродный брат Павлик, совсем еще мальчик, учившийся до революции в Одесском кадетском корпусе. На исходе декабря 1919 года, когда белые отступали на юг, Туркул отправил брата к тете на отдых. С ним поехали в тыл несколько женщин и офицеров, по дороге на них напали красные. Позже Туркул вспоминал: «Наши офицеры, женщины и Павлик были запытаны самыми зверскими пытками, оглумлены всеми глумлениями и живыми спущены под лед. Хозяйка дома, у которой остановился Павлик, рассказала мне, что «того солдатика, молоденького, статного да сухопаронького, партизаны обыскали и в кармане шинели нашли новенькие малиновые погоны подпоручика». Тогда его стали пытать».

Да, белые не являлись ангелами, многие офицеры были скорее психически надломленными людьми, потрясенными крушением собственной Родины и идеалов, на которых они были воспитаны и за которые сражались долгих четыре года. Психологический стресс стал неотъемлемой частью их существования и нередко он находил выход в жестокости по отношению к пленным и мирному населению.

Мотивы разные

Представьте себе, что в некоем городе появился человек, с точки зрения которого для «счастливого завтра» необходимо несколько подсократить число горожан. Он находит подручных, и они начинают методично убивать мирных жителей. Придя в себя, население города переловило преступников, но не стало сдавать их в милицию, а жестоко расправилось с насильниками. В глазах закона обе стороны совершили преступление, но очевидно, что мотивы у них были разные, и мы не имеем морального права ставить на одну доску жесткость тех и других. Ведь одни убивали по идейным соображениям и потому, что им нравилось убивать. Те же, кто потерял родных и близких, оказались просто не в состоянии совладать с собственными чувствами и подавить в себе жажду мщения. И по-человечески последние заслуживают оправдания.

Спору нет, были среди чекистов и контрразведчиков те, кто не пережил кошмаров Первой мировой, но также не секрет, что Гражданская война – раздолье для разного рода садистов и маньяков, тех, кто просто любит убивать. Но речь не о них и не они все же определяли лицо Белого движения. Хотелось бы обратить внимание читателя на психологические причины беспощадного отношения многих белогвардейских офицеров и казаков к мирному населению. Казаки, кстати, настолько хорошо запомнили ужас санкционированного Лениным и Свердловым красного террора, что в 1942 году в значительной массе ушли вместе с немцами. Так и не стала за 20 лет для донцов советская власть своей, и это о многом говорит.

В конечном же счете, чтобы судить большинство белогвардейских офицеров, расстреливавших и пытавших пленных большевиков, необходимо сначала пережить то, что пережили они. И только потом ставить знак равенства между красным и белым террором.

Да, Леонид Левин справедливо пишет, что Гражданская война – грязное дело, но это не значит, что в ней не было правых и виноватых. Большевистские лидеры призывали и приказывали убивать ради воплощения в жизнь утопических идеалов, в значительной массе рядовые красноармейцы проявляли жестокость вследствие нравственной деградации и пробудившихся низменных инстинктов.

Белые же… Они сражались не за утраченные поместья и привилегии – у большинства из них их просто не было, а за Родину, то есть за тот идеал, который на протяжении столетий определял доминанту поведения многих поколений русских людей и тех, кто считал Россию своим Отечеством. И в этой борьбе жестокость была неизбежна.

Опубликовано в выпуске № 46 (362) за 24 ноября 2010 года